— И остальные из двенадцати… — начал Кай.
— По-разному. Кто-то просыпается раньше, кто-то позже. Но примерно все так, — ответила Варса. — Мы испробовали все. Умирать необязательно. Некоторые из них живут веками, не меняясь. Некоторые поддаются старости, но поддаются медленно. Но в итоге, рано или поздно, проходят через круг мучений, чтобы начать все сначала. Родиться обычным ребенком, не осознающим себя, а в пятнадцать лет захлебнуться ненавистью, злобой, болью, раскаянием, тем, чего в каждом из нас больше. В том, что каждый из нас копит в себе.
— Или любовью, — прошептал Кай.
— Возможно, — кивнула Варса. — Мы все разные. Эшар как-то сумела приручить своего сиуна. Оторвала его от Пустоты. Точнее, вернула его себе, может быть, даже сделала частью себя. Не в полной мере, конечно. Кажется, она научилась отнимать тела у людей. Вытеснять человеческий дух и заменять его своим. Она научилась избегать круга мучений. Но как она обманула Сакува, я не знаю. Я бы этого не сумела, да и не стала… Наверное, она все взвесила и решила, что ей нужен именно он. Поняла, что только он в состоянии по-настоящему влюбиться. Хотя есть еще и Неку, но думаю, что Эшар предпочла тьме, покою, сну, холоду — зрение и разум. А может быть, Неку как раз помог ей. С покоем и сном. Скорее всего, Эшар нашла зеленоглазого, подобрала девчонку в его вкусе и стала ею. Может быть, она стала ею не сразу, подождала, когда Сакува проникнется к ней страстью. Может быть, она сама добавила девчонке в кровь страсти. Она могла. А потом тихо, незаметно раствориться в этой страсти и в этой любви. Не знаю, как это было на самом деле. Но точно знаю, что она пыталась проделать это не один раз. Судя по тому, что ты передо мной, в конце концов ей это удалось. Ты — плод настоящей любви Сакува и Эшар. Все остальное не стоит разговоров!
— Но Сакува был и остается зрячим! — воскликнул Кай. — Неужели он не видел того, что должен был увидеть?
— Именно что должен, — кивнула Варса. — Но ты забываешь о главном. О любви. Любовь способна ослепить даже зрячего. И Эшар тоже. Если она хотела успеха своему замыслу, ей нужно было забыть о себе. Наверное, она нашла способ. Впрочем, женщине легче. Крылья, которые поднимают ее в небо, всегда принадлежат мужчине.
— Но зачем ей это было нужно? — впился пальцами в скамью Кай.
— Ей нужна была свобода, — прошептала Варса. — Так же, как нужна она каждому из нас. Точно так же, как она нужна птице, которая знает цвет настоящего неба, которая знает, что такое простор! Поверь мне, даже я, смирившаяся со своей участью, свила бы гнездо в клетке и отложила там не одно, а с десяток яиц, если бы имела хотя бы крупицу веры, что это позволит мне вырваться на свободу. Ты — ключ к этой свободе.
— Ты называешь клеткой Салпу? — спросил Кай. — Но от края до края Салпы не меньше четырех тысяч лиг!
— Это крохотная клетка, — покачала головой Варса. — Это неразличимая крапина на затылке вселенной.
— Но почему так вышло? — воскликнул Кай.
— У нас мало времени, — ответила Варса. — Спрашивай о важном. Они уже близко.
— Кто — они? — спросил Кай.
— Кто-то из двенадцати, — пожала плечами Варса. — Я чувствую их. Мы все чувствуем друг друга, хотя некоторые и умеют закрываться. Мы чувствуем тех, кто не умеет. И ты чувствуешь их. Мне подсказывает о них томление в груди, тебе — твоя жажда. Рыжий — это Агнис. Я не знаю, как его зовут в Ламене, да он и необязательно должен быть привязан к клану Огня — клану Агнис. Он весьма силен. Но он никогда не отличался большим умом, хотя уж конечно всегда был умнее любого из ламенцев. Но им кто-то руководит. И этот кто-то тоже из двенадцати. Конечно, если не предположить, что им руководит кто-то из Пустоты. Но это было бы совсем уж унизительно.
— Но зачем? — не понял Кай. — Зачем кому-то из двенадцати убивать кого-то из двенадцати?
— Равновесие, — усмехнулась Варса. — Клетка стоит ровно, только если в ней двенадцать узников. Она как тент, как шатер кирпичного цвета, который растянут на двенадцать кольев. Чуть перетянул — и вот уже все пошло набекрень. Равновесие нарушилось. Разве ты не видишь сам? Пагуба затянулась так, как она не затягивалась очень давно. Вдобавок случился странный мор, появились приделанные. Клетка стала сквозить. Наружу из нее вырваться все еще невозможно, зато всякая мерзость проникает в нее проще, чем обычно. И эта мерзость может однажды захватить Салпу. И я скажу тебе, чем это может грозить двенадцати. Не только тем, что под небом Салпы, если это можно назвать небом, останется одна мерзость и каждый из двенадцати будет получать круг мучений не только на собственном престоле, но и здесь. Если не будет людей, то не будет надежды. Совсем…
Она замолчала.
— Равновесие нарушилось из-за меня? — спросил Кай после паузы.
— Ты слишком высокого мнения о себе, мальчик, — рассмеялась Варса. — Ты словно соринка на весах. Мне кажется, что ты неспособен нарушить равновесие. Скорее всего, все дело в твоей матери. Но даже и это неважно. Понимаешь, каждый из нас, если он призван особым образом, каждый, попавший в круг мучений, укрепляет границу. Пустоте, тому, что мы называем Пустотой, становится труднее преодолевать ее. В обычную Пагубу достаточно было потерять шестерых из двенадцати, чтобы Пагуба откатилась. Хотя очень редко доходило до этого. Боюсь, что для окончания этой Пагубы потребуются все двенадцать. Дай мне руку.
Она стиснула его пальцы и замерла. Закрыла глаза. Улыбнулась едва заметно и отпустила.
— Да, все двенадцать. Пока что ушли двое. Я стану третьей. Не волнуйся. Скоро твоя жажда уменьшится. На время уменьшится.