Юдоль - Страница 160

160

К тому же он забыл о главном, о том круге, в котором проснулся возле развалин Араи. И о той жажде, которая накатила на него стократ по сравнению с уколом на площади Хурная и которая по-настоящему не отпускала его ни на минуту до сего дня. Только утихала. Засыпала на время. Но где была Каттими, когда он шел из Хурная в Намешу?

Нет. Он посмотрел на тонкий профиль девчонки и невесело улыбнулся. Вот ведь незадача, девчонка рядом, никуда от него не отходит, а он сидит посередине занесенного снегом оплота и ломает голову, сам не знает над чем.

Все просто. Остались четверо. Из них двое могут быть игроками. Это Эшар и Паркуи. Хара и Асва служат или служили Пустоте. Если верно, что Пагуба прекратится, когда все двенадцать займут свои места на престолах, тогда нужно отыскать всех четверых, найти три глинки и как-то разобраться с Харой. Ничего себе задачка. А ведь есть еще Тамаш, Истарк, Хартага, Такшан. А Сиват и Ишхамай?

Он подтянул мех с легким вином, сделал несколько глотков, не надеясь заглушить жажду, услышал шорох, обернулся. Каттими открыла заспанные глаза, морщась, протянула руку. Взяла мех, напилась, уже не глядя, заткнула его болтающейся на шнуре пробкой, выронила и продолжила спать.

«А ну его все в Пустоту», — подумал Кай, сбросил сапоги, опустился на ложе, обнял, подтянул к себе Каттими и провалился в черноту даже раньше, чем успел закрыть глаза.

Сначала это были корни деревьев. Они тянулись куда-то вниз, словно искали почву, которой не было, разрастались, вздымались кронами, ветвились и сами обращались в деревья. Но без листьев.

Внизу, там, где должны были таиться кроны этих корней, ничего не было. Тверди не было. Там стояла студеная пустота, и в этой пустоте текли черные маслянистые реки и дремали болота.

Кай посмотрел под ноги и понял, что и под его ногами ничего нет, только пустота, и он немедленно провалится в нее, если не полетит, как птица, и он замахал руками, сначала замедлил уже начавшееся падение, потом замахал сильнее, почувствовал подпирающий ладони воздух, поднялся, еще поднялся, еще сильнее забил руками и почувствовал, что это уже не руки, а крылья. Посмотрел — и увидел крылья. Черные и отвратительные. И перестал махать. Но он уже не падал, ветер, который дул снизу, держал его.

Перед ним висел замок. Темные, почти черные башни уходили вверх или вниз, тонули в серой дымке, но между ними и стылой пустотой тоже ничего не было. Глянцевые от сырости стены упирались в камень, но и сам камень почти сразу же обрывался, и ниже только висели корни. Каменные, изогнутые, покрытые жидкой грязью корни, словно этот замок вырос на обильно политой грядке, и хозяйка только что выдернула его, даже не успела отряхнуть, ударяя плашмя по штыку грязной лопаты.

Вокруг башен замка летали крылатые тени. Их было много. Разве только две были крупнее прочих — одна серая, почти рыжая. Вторая — черная, но окровавленная и разодранная в лоскуты. Обожженная. Пепел сыпался с культей, которыми она махала вместо крыльев, но это не мешало держаться ей в воздухе.

По башням, по стенам замка, по переходам и тяжелым ставням ползали существа помельче. Они напоминали блох, которые готовы уже покинуть труп дохлой собаки, но все еще не решаются. Они напоминали людей.

Между башен сияли золотом ворота. Блеск их створок слепил глаза, исторгал слезы. Роскошь была бессмысленной — некому было хвалиться воротами, да и само золото не стоило ничего. У ворот стояли стражи — один черный, окруженный множеством теней. Второй серый — без единой тени. Они были огромны, но внешне тоже ничем не отличались от людей. В их руках сияли мечи.

«Тамаш и Истарк, — понял Кай. — А где же правитель посланника, пославшего вас?»

Нет, они не услышали его слова, но откуда-то налетел ветер и понес Кая к воротам, к башням, к теням, к крылатым силуэтам, пока в одной из арок он не узрел темный силуэт и не провалился в еще большую черноту…

Он стоял на потрескавшейся от жары земле. Жажда разрывала горло. Ветра не было. Вместо ветра горячий воздух опускался сверху вниз, обжигая затылок и плечи, но ногам, стоявшим на потрескавшейся земле, было холодно, подошвы обжигал лед. Охотник посмотрел наверх, вместо неба над головой тянулась та же самая потрескавшаяся земля. Казалось, что он может дотянуться до нее рукой, но Кай поднял руку и не только почувствовал, что не дотянется никогда, но и тут же ее отдернул. Показалось, что он сунул ее в костер.

Равнина казалась бесконечной, горизонта не было, просто все, на что Кай обращал взор, прикрывало собой что-то находящееся за ним, следующее прикрывало еще что-то, и каждая следующая картина становилась все мутнее и мутнее, словно скрывалась в тумане. Впереди вздымались темно-серые, почти черные пики, то ли втыкаясь в лежавшую над головой землю, то ли обращаясь корнями гор, растущих сверху вниз. По правую руку, в двух или трех лигах, вздымался лес, который больше всего напоминал тающий по весне грязный придорожный снег, но и он опять же не сулил ни мгновения избавления от жажды. По левую руку потрескавшаяся земля начинала вздыматься кряжами и провалами, за ними что-то поднималось фонтанами, исходило паром, но опять же без единого намека на влагу. Кай обернулся и замер. За его спиной зиял провал, и там, в глубине этого провала, было в тысячу раз хуже, чем здесь, на раскаленной равнине, освещенной серым светом, который падал неизвестно откуда. Там, в провале, стоял ужасный холод, и в этом холоде шевелилось что-то живое. Страдало что-то живое. Мучилось что-то живое. Ненавидело всех что-то живое. Пожирало само себя что-то живое. И на спине у этого живого шевелился, подрагивал, исходил ядом тот же самый рисунок, который был вычерчен двенадцатью на каменной плите Храма Двенадцати Престолов в Анде. Двенадцать кругов, двенадцать лучей, двенадцать завершений — шесть маленьких кругов в центрах шести из двенадцати больших кругов, что должны были скрываться под престолами, и шесть крестов в остальных. И этот рисунок тоже был испорчен. Алые линии на нем рассыпались, делились на алые точки.

160