Юдоль - Страница 122

122

— Меча нет, а Хара, может быть, и есть, — буркнул Кай и тут же устыдился собственного тона. Нелегко стало удерживать внутри раздражение после того света, что от Хиссы лучился. Каттими положила ему руку на грудь, прошептала чуть слышно:

— Асва, Паркуи. Сакува. Эшар. Хара. Пять глотков — и все. И ты избавишься от этой напасти. И Пагуба закончится.

— Пагуба не закончится, — понизил охотник голос, потому что толкалось у ворот народа немало — и стражники, и торговцы с лотками, и просто зеваки. — Она никогда не прекращалась, тысячи лет. Понимаешь?

Каттими молчала. Смотрела на него и молчала. И Кай вдруг подумал, что внутри всякой девичьей взбалмошности и мнимой пустоты есть непроглядная глубина.

— С чего начнем? — спросила Каттими.

— С жилья, — ответил охотник. — Не хочу останавливаться у Эппа. И ружье не хочу нигде оставлять. Тревожно мне.

— Мне всегда тревожно, — ответила ему Каттими.

Кай плохо знал Хилан. Один раз входил в него через ворота да наведывался еще через ливневые стоки, которые теперь наверняка были забиты снегом, а может быть, и камнем, — город хоть и был почти весь отстроен заново, но строительные леса, груды щебня и штабели камня попадались на каждом шагу. И все-таки заблудиться даже в Хилане было сложно. Улицы его были шире, чем улицы Туварсы, и почти с любого места можно было разглядеть розовые башни дворца иши. Осталось только догадаться, какую пакость измыслила Пустота для главного города Текана.

Найдя домик Эппа, Кай и Каттими наскоро истопили печь, переложили мешки так, чтобы носить с собой небольшой запас для недолгого пути, да начертили на дубовом столе мелом, что заглядывать будут, но не обещаются. Затем отправились в оружейный ряд, где Кай купил чехол для секиры, что, судя по потертой нашивке в виде белого щита и продранным суконным углам, заложил какой-то ветеран или его вдова. Сдержавшись от желания, как некогда, начертить на белом лоскуте знак клана Сакува — клана Зрячих, в первой же подворотне, недалеко от высокой стены замка иши, Кай сунул в чехол ружье, нащупал через прорезь в дерюге спусковой крючок и, смахнув пот со лба, кивнул Каттими.

— Теперь можно заняться жильем и всем остальным.

— Тебе плохо. — Она смотрела на него с тревогой. — Маска сползла с твоего лица. Только глаза все еще не позеленели вновь. Зато помутнели.

— Ты тоже вновь красивая и юная, — постарался улыбнуться Кай. — Пошли, боюсь, что мы не успеем покинуть Хилан. Накатывает на него что-то, я уже чувствую.

— Другой дорогой… — Она замерла у покосившейся воротины, прислушалась. — Стоит кто-то напротив. У стены дома стоит. Чуть в стороне. Руки за полы прячет. Шел за нами от лавки, думала, показалось, а он остался, ждет.

— Ну что ж, — вздохнул Кай. — Вспомним, как надо перелезать через ограды и стены. Будем выходить через переулки на площадь. Замок придется обогнуть. Половина лиги лишней дороги…

— Что там, на площади? — спросила Каттими.

— Многое, — прикрыл глаза охотник, сглатывая и переводя дыхание. — Храм. Смотрительная. Наверное, и новая дробилка тоже там. Но главное, там большой трактир. Очень большой.

— Зачем нам большой трактир? — не поняла Каттими.

— Нужно много народу, — объяснил Кай. — Послушать, что говорят, чего ждут. И потом, когда много народа, мне чуть легче.

— А может, нам нужно идти туда, где тебе хуже? — спросила Каттими.

— Не знаю, — ответил Кай и двинулся в глубь узкого переулка.

Их осталось пятеро. По ощущениям охотника, не менее двоих сейчас были в Хилане, но всего их осталось пятеро — Паркуи, Сакува, Асва, Хара и Эшар. Кикла сказала, что он должен увидеть каждого. Хисса сказала, что его жажда иссякнет, когда он увидит каждого. Значит, их двенадцать, и, если его матери все-таки удалось вырваться за пределы Салпы, его жажда никогда не иссякнет. Но если не удалось, что он будет делать? Что он будет делать, когда столкнется лицом к лицу с нею, с собственной матерью, как бы ее ни звали в ее перерождениях — Гензувала, когда она сражалась с пустотными тварями на стенах еще не разрушенного города Араи, Атимен, когда она прикрывала в горящем Харкисе спасение собственного сына, Аси, когда она приходила к кузнецу Палтанасу и отслеживала изготовление особенного меча, который теперь висит на поясе Кая? И даже Эшар, та, которую он запомнил из своего сна, сидящая на одном из престолов, та, на которую он и в самом деле так похож чертами лица, он, который даже не «пепел бога», а тень от комочка пепла. Что он будет делать, когда увидит ее? Скажет, что не сохранил ее глинку, да и глинка оказалась не ее, а Сурны, вот ведь незадача. Так совпало. Или так должно было совпасть? Что он сделает, когда увидит мать? Как он утолит свою жажду?

А что он сделает, когда увидит отца?

Паркуи, Асва, Хара. Никто из них не сделал ему ничего плохого. Разве только Хара, чьи посланники убили стольких людей. Не родных, не близких Кая, но невинных людей. Хотя Хара мерзавец уже потому, что служит Пустоте, если пустотные твари служат ему. Но ведь и они забрали меч, но не тронули Кая? Почти не тронули. Что же получается, и он служит Пустоте? Зачем он ей?

И что он сделает с Паркуи, Асвой, Харой, Сакува, Эшар? У него нет больше глинок. Или каждый из них вытащит свою и уйдет сам, как Хисса? Но она старалась ради собственного города, собственного народа.

— Собственного народа, — с удивлением пробормотал Кай, подсаживая Каттими у очередного забора.

Собственного народа у того же Сакува — нет. Харкис уничтожен. Остался от всего народа один Кай. И народа Эшар больше нет. Клан Крови почти поголовно истреблен больше ста лет назад. Араи разрушен, а теперь нет и пепелища на прежнем месте. Останется хотя бы что-то после Кира Харти — сына Эшар и Сакува или вся Салпа сгинет в Пагубе?

122