Юдоль - Страница 112

112

— Это ты Лук, Луккай, Кир Харти, Кай, зеленоглазый охотник и по прозвищу Весельчак?

Он так и сказал «и по прозвищу Весельчак». Кай и вправду не сдержал улыбку, хотя что там скрывать, улыбался нечасто. Но вслед за этой улыбкой он получил полоску пергамента в руки с поддельным посланием от Паттара… и жажду. Жажду получил с уколом, хотя ни занозы, ничего другого в крохотной ранке не нашел. Отголосок той жажды, которая настигла его в полную силу внутри магических кругов. Но отголосок вдруг счастливо утолился в миг гибели Кессар и не напоминал о себе до времени, а значит, почти забылся. Но теперь… Теперь, когда он вернулся к развалинам Араи вместе с вновь обретенной в странствиях бесценной спутницей, та же самая жажда вдруг снова напомнила о себе.

— Стой, — обернулся Кай к Каттими, когда до Араи осталось менее полулиги. — Покажи татуировку.

— Зачем? — Девчонка недоуменно подняла брови, но распустила ворот рубахи, сдвинула ткань, показала тонкий узор, составленный из звезд и кругов, насаженных на их лучи. Крохотных звезд — он не сразу и рассмотрел их, — сделай шаг назад, только и увидишь простенький цветочный узор. А ведь прижимался не раз к нему губами, смотрел — и не видел.

— Что это? — прошептал Кай.

— Обычный отворот, — пожала плечами Каттими и стала зашнуровывать ворот, а ведь могла и запястье обнажить, негодница!

— Нет, — не согласился Кай, — это не обычный отворот. Это магический рисунок ловчих Пустоты. И я видел его не однажды. А как-то раз и сам оказался в его центре!

— Расскажешь? — вытаращила глаза Каттими и тут же, видно уловив обиду в голосе охотника, и сама надула губы. — Точно. Ты ведь моих товарок с подводы Такшана не раздевал. Или ни разу не позабавился с вольной из-за Хапы? Да почти у всех такой отворот. Его накалывают лет в пять. Есть такие маленькие деревяшки с иглами, которые составляют ровно один цветок, каждый день тебе делают по одному уколу, и за год отворот как раз и составляется — запястья, лодыжки, талия и шея. Только это не рисунок какого-то там ловчего Пустоты, это рисунок на крыше главного Храма Пустоты. Об этом все старухи-ведуньи знают. Ой, — она почти испугалась, — так Неку рассказывал как раз об этом рисунке?

— Не знаю… пока, — процедил сквозь зубы Кай. — Но узнаю. Что-то не так.

— Где не так? — испугалась девчонка.

— Здесь не так, — отрезал Кай. — Болотом пахнет, трясиной. Но тут был город. Точнее, развалины города. Араи. Клан Крови. Клан Эшар.

Развалины исчезли. Рощи, которые окружали пустошь, остались на месте, но невысокого холма в бурьяне больше было. На лигу раскинулась трясина. На краю пустоши земля обрывалась, словно огромный подземный плывун вдруг уполз неведомо куда, грунт рухнул на десяток локтей вниз, и там булькало и издавало зловоние что-то черно-зеленое, переплеталось, шипело и силилось подняться змеиное и гадкое.

— Пагуба, — прошептала побледневшими губами Каттими. — Та самая, которая раз в тысячу лет. Которая не прощает никому. Даже уже умершим городам.

— И Харкис тоже, — вымолвил Кай, разглядел муть в глазах девчонки, ударил ее по щеке и, в ответ на распахнутые, наливающиеся слезами глаза, коротко приказал: — Быстро, гони за мной.

Они скакали весь день, и всю ночь, и еще день, и Кай сам удивлялся, как он находил уже забытую дорогу в этом затерянном в глубине Текана краю, но уже под вечер следующего дня спешился возле того самого оврага, где впервые встретился со своим настоящим отцом, и повел лошадей вниз.

— Что ты собираешься делать? — прошептала Каттими.

Ноги и руки у девчонки тряслись, под глазами темнели круги, но от трясинного колдовства взгляд уже прояснился.

— Ветки, собирай сучья и ветки, — сказал ей Кай. — Сейчас будем жечь костер. И добывать горячую воду. Не волнуйся, овраг глубокий, места эти и раньше были малолюдными, а теперь-то и вовсе глухими стали. Тут до Зены уже не так и далеко. Несколько дней — и мы в городе. Есть одно средство стереть тот дурман, который вполз в тебя у трясины. Лошадей оставим в устье оврага, какая бы пакость ни полезла, все их не минуют, услышим. А мы займемся расколдовыванием. Вот ведь во что превратили пепелище. Мертвые-то чем Пустоте не угодили?

— Странно. — Каттими как завороженная смотрела на оживающий на сухих сучьях огонь, куталась в одеяло. — Странно так подействовало на меня. Будто заползло и стало расти изнутри. А ты ведь устоял. Почему?

— Не знаю, — пожал плечами Кай, ставя возле костра кожаные ведра с водой. — Словно кожу пыталось содрать, внутрь прорывалось, но не прорвалось. Что ж получается, не помогли тебе твои цветы на коже?

— Так это от пригляда, а если уж приглядели, то поздно отворачивать, — пробормотала Каттими. — А как ты собираешься добывать горячую воду? У нас ведь только маленький котелок!

— Вот это да! — удивился Кай. — И это дочь Вольных земель? Из котелка мы будем пить ягодный отвар. Но это чуть после. А сначала горячая вода.

Охотник взял приготовленный кривой сук с рогатиной, выкатил из костра несколько камней, которые служили границей кострища, и один за другим опустил их в ведра. Вода зашипела, пошла пузырями.

— Дно прожжешь! — заволновалась девчонка.

— Не на дно кидаю, есть уже камни в ведрах, у родника взял, — объяснил Кай и попробовал воду. — Такая вода пойдет или ошпариться хочешь?

Она взяла ведра в руки, отошла в сумрак, завозилась там с завязками и застежками, а потом начала плескаться и плескалась до тех пор, пока Кай не расстелил на сухую мерзлую уже траву одеяла, не взял чистую холстину, не поймал в том же сумраке разгоряченное молодое тело и не принял его на себя, кутая, согревая и согреваясь сам.

112